Солнце неспешно ползло к горизонту, словно не желая расставаться с этими землями. Оно дарило им свои последние лучи, но тени постепенно все более сгущались, а небо темнело. Коты всех племен постепенно подходили к концу выполнений своих обязанностей и готовились отойти ко сну, напоследок насладившись дивным вечером. Сезон Юных Листьев подходил к концу, зима с весной успешно были пережиты, и теперь все трудности были позади. И, казалось бы, кто бежит от умиротворяющей тишины с покоем, желая занять себя хоть чем-нибудь? Все верно, Малина, вынырнувшая из своей ежедневной рутины. Она всегда боялась вечеров точно так же, как и любила. С одной стороны, сумерки давали ей успокоение, но ненадолго; была и другая сторона, которая заключалась в том, что как только заканчивались все возможные дела, кошка рисковала опять захандрить. Ей нечему было отдать свое внимание, не на чем было сфокусироваться, отгоняя от себя печальные мысли. Другими словами, будучи занятой, воительница не могла себе позволить внезапно, в середине охоты отринуть все, лечь на землю и свернуться клубочком, утопая в депрессии. Пока она была сконцентрирована на каком-то деле, то оставалась в трезвом уме и твердой памяти. А потом рыжая невольно поддавалась унынии. А, как известно, скука вызывает множество различных мыслей, и Речная не была исключением. Она боялась своих собственных размышлений и стремилась хоть как-то избавиться от них. Зацепиться за какого-нибудь болтливого кота и слушать его истории, уйти на охоту или же просто пойти гулять по территориям. Какая ирония – нелюдимая кошка, сторонящаяся общения, нуждается в нем больше всего.

Выйдя из лагеря, зеленоглазая устремилась, куда глаза глядят, не ставя себе определенных целей. Пожалуй, брожение по территориям было единственным, что Малина могла делать просто так, не строя планов. Она могла шататься по владениям Реки, не имея понятия, куда выйдет в следующий момент – этим ее прогулки и были прекрасны. Маршрут ее был странными зигзагообразными фигурами, которые она выписывала в стремлении просто насладиться природой, не думая ни о чем. И сей вечер привел вымученную, усталую от своего собственного внутреннего мира страдалицу прямиком к стремительному водному потоку. Неудивительно – все-таки Речное племя и получило свое название из-за реки, описывающей его территорию. А все-таки ирония – неотъемлемая часть жизни; ведь иначе чистокровная Речная кошка и не испытывала бы затаенного страха к воде, что само по себе звучало абсурдно. Воительница рассеянно взглянула на поток, сделав на всякий случай пару шагов назад, морда ее исказилась в непонятной гримасе. Она желала забыть о том, что причиняло ей боль, а в итоге стояла и смотрела своему самому большому врагу в лицо. Врагу, который лишил ее семьи, и с которым кошка вынуждена была жить бок о бок. Но самое главное заключалось в том, что на самом деле река вовсе и не являлась недругом. Единственной, кого зеленоглазая и должна была винить в чем-то, была она сама. И она охотно утопала в самоуничижении. Не в силах больше глядеть на воду, рыжая в отчаянии бросилась бежать вверх по течению.

Практически мгновенно впереди замаячил какой-то кошачий силуэт, и Малина сбросила половину скорости, теперь же просто труся вдоль реки. Но практически тут же передумала, перейдя на обычный неторопливый шаг. По мере приближения к загадочной фигуре Речная поняла, что это ее соплеменник, Камышовый. Серый кот, по всей видимости, решил отдохнуть от шумного лагеря и пришел сюда, ища умиротворения. Неожиданно было встретить здесь кого-то еще. Воительница смешалась, неуверенно подходя ближе. Она не знала, покажется ли ему очередной назойливой собеседницей или полосатый охотно завел бы сейчас разговор. Зеленоглазая, правда, сомневалась в последнем – по своему характеру Камышовый был в какой-то степени похож на нее саму. Но, пусть и колеблясь, самка все же присела рядом. В отличие от нее, кот не стеснялся высказывать то, что у него на уме, и если ему и неприятно общество Малины, то он попросит ее уйти.

– Привет, – поздоровалась рыжая и сама испугалась своего голоса, вдруг ставшего столь непривычным. Неужели он всегда был таким пугающе пустым и холодным? Поразительно, что за всю свою жизнь она никогда не замечала этого. И теперь один звук ее голоса казался чужим и странным. Малина и вовсе растерялась, и теперь была сама не своя. Снова та маленькая неуверенная кошечка, стоящая на краю пропасти. – А я обычно здесь грущу, – вырвалось у нее, и голос сорвался и затих на конце фразы, будто зеленоглазая внезапно осознала то, что говорит. Ее настигло удивление от того, что она вдруг сообщила об этом Камышовому, одновременно с уверенностью в том, что все так и должно быть. Она очень редко высказывалась кому-нибудь, открывала душу, да и они с серым не были так близки. Фактически, они вообще не были близки – на уровне обычных соплеменников, знакомых. И воительница не была готова к этому переломному моменту, когда их отношения были готовы взойти на новую ступень. Но она нуждалась в этом, как ни в чем другом. Речная всегда была жилеткой для других котов и с готовностью выслушивала их проблемы, но не скидывала свои на других. Хоть ей и всегда было так сложно держать все в себе.

Отредактировано Малина (2013-06-10 20:58:02)

Малина аккуратно обернула свои лапы хвостом, внимательно изучая его. Обычно такое поведение говорило о стыде того, кто избегал смотреть на собеседника. Испытывая неудобство, обычно стараешься смотреть куда угодно, и даже наблюдение того, как облака плывут по небу, становится в разы более интересным. Лишь бы только не смотреть в чужие глаза, боясь увидеть там что-то, что может крайне не понравиться. Кошка, впрочем, ни боялась, ни стыдилась – в сущности, она не чувствовала вообще ничего. И, в отличие от привычного ее отрешенного состояния, это было каким-то другим. Главной, причиной опустошения, скорее всего, послужила именно та глупая фраза, неуместная своей честностью, повисшая в воздухе какими-то считанными секундами назад. Воительница до сих пор не до конца понимало, что на нее нашло. Она привыкла мириться со всем сама, да вдобавок ко всему достаточно хорошо скрывала свое прошлое. Так что из котов, рожденных позже нее, только считанные единицы знали о судьбе своей соплеменницы. А уж они могли держать свой рот на замке, и Малина и дальше оставалась для остальных Речных вроде бы своей, но в то же время такой далекой и странной. Ее, впрочем, вполне устраивал такой статус, да и к большему она не стремилась. Если зеленоглазая и хотела произвести на кого-то несколько иное впечатление, то она осторожно и продвигалась в этом направлении. В большинстве своем она просто демонстративно совершала те или иные поступки, ставя пункт «подойти и заговорить» последним в своем листе. И что сейчас стукнуло рыжей в голову, что она вдруг возжелала излить душу тому, о ком обычно и вовсе не задумывалась? Нет, это вовсе не говорило о том, что она не уважала Камышового, просто Речная не думала о том, чтобы поднять планку отношений с ним на новый уровень. Пока что ее вполне устраивало держание определенной дистанции с холодным воителем.

– Не думал, что ты станешь тратить время на тоску, – внутри кошка горько усмехнулась. Знал бы серый, о чем говорит. Тоска – это такая вещь, которая приходит сама по себе, и обычно в самый неподходящий момент. Если бы Малина могла, то она непременно бы избавлялась от нее, но она и понятия не имела, как прогнать ее, кроме, конечно, ежедневного трудоголизма. Но когда не оставалось больше ничего, что можно было бы сделать, рыжая пробовала куда-нибудь уходить, пробегаться по владениям, даже доходить до нейтральных территорий. Однако зачастую она оказывалась слишком медленной, и тогда-то уныние и подстерегало свою жертву. Желание стремиться куда-либо искоренялось, разум затуманивался, и депрессия чуть ли не сшибала с лап. Хотелось просто лечь и лежать, и так всю свою оставшуюся жизнь. Самке ничего не оставалось, как силой дотаскивать себя хотя бы до реки и просто лежать на берегу, невидящим взглядом смотря на бурный поток. Она не знала, почему рано или поздно все равно выходила к воде. Была бы ее воля, так она бы с радостью отдала реку любому другому племени, оставаясь спокойно жить и без нее. Но почему-то ее постоянно упорно несло к своему страху, и кошка так и не знала, почему. Ей было ужасно неприятно находиться рядом с шумящей водой, но она сидела и вглядывалась, будто совершая особо извращенный акт мазохизма. – Должно быть, что-то уж очень серьёзное, – тем временем продолжил свои рассуждения вслух Камышовый, тем самым передавая очередь своей собеседнице. Его слова подразумевали заинтересованность и некоторое подталкивание к дальнейшим действиям. Мол, если уж начала, то продолжай уж, а не пяться назад. Малина, впрочем, могла бы и замять эту тему, но тогда ей было бы неудобно перед соплеменником. Нравственность, вежливость, хорошие манеры – все это въелось в ее шкуру, и зеленоглазая не могла не отталкиваться от этих общепринятых законов и предписаний. И, ведомая одной только ей известными мотивами, кошка начала свой необычный рассказ. Ему добавляло путаности некоторая неуклюжесть воительницы в вещании красиво и правильно, но опыт приходит со временем.

– Будучи котенком, я упала в реку. Сбежала из лагеря к реке и упала туда. А тогда как раз было лето, и приехали Двуногие. Когда родители бросились спасать меня, им помешала собака. Мама… Увела ее за собой. Отец вытащил меня и отнес в лагерь, а сам ушел за матерью, – повисла долгая пауза, а рыжая снова собиралась со словами. – Они не вернулись. Шли дни, но они так и не появились. Когда я стала взрослее, то подумала, что теперь мне скажут, что они умерли, но мне не сказали ничего. И я оказалась полностью предоставленной самой себе, – на сей грустной ноте она и решила закончить сей трогательный краткий пересказ своего детства. Что еще могла она, по сути, описать? Свое тревожное каждодневное ожидание хоть какого-нибудь знака, намека на то, что ничего еще не потеряно? Каждый раз она с надеждой бросалась к патрулю, но коты лишь качали головой. Позже Речная поняла, что ей так и не суждено опять увидеть родителей, и она даже смирилась с этим, но не смогла смириться с душераздирающим чувством утраты. Она по-черному завидовала тем, кто не лишился любящих папу с мамой в самом начале сознательной жизни, но это, разумеется, так ничего и не принесло. И Малина начала воспитывать сама себя.

После окончания рассказа в воздухе повисла неловкая пауза, и Малина уже успела отчитать себя за проявленную слабость, которая одновременно с тем была и глупостью. То, что раньше казалось единственной верной идеей, пусть и несколько спонтанной, теперь выглядело, как поступок полного мышеголового идиота. Она просто пришла к практически незнакомому соплеменнику, всего лишь наслаждающемуся вечером, грубо нарушила его гармонию с природой, а теперь еще и вывалила все то сокровенное, что до этого момента мертвым грузом лежало на душе. Но даже несмотря на то, что оно тянуло ко дну, лучше бы оно там и оставалось, привязанным к той самой душе. Рыжая поставила кота в максимально неловкое положение и теперь мысленно ругала себя последними словами. А уж в деле самобичевания она была мастерицей, в этом нет никаких сомнений. Но не успела она попросить прощения и покинуть сие замечательное место, Камышовый прервал ход ее размышлений. И сказать, что она была поражена тем, с чем он перебил ее, так это значит не сказать ничего.

– Ну, – потянул серый, подыскивая нужные слова, – если бы ты не проявила глупость, не сбежала бы из лагеря и не ринулась к реке, то, возможно, твои родители прожили бы счастливую старость в платке старейшин, – воцарилось молчание. Гробовая, мертвая тишина, какая обычно бывает в фильмах ужасов перед тем, как вот-вот из ниоткуда выскочит какое-нибудь страшилище. Какое-то время зеленоглазая просто осознавала только что услышанное и повторила его про себя несколько раз, и только потом резко осознала смысл слов. Она ощутила, как ее словно окатило ледяным душем с головы до лап, а ощущение это было крайне неприятным. И, хоть это сравнение вовсе и не было буквальным, воительница могла почувствовать, что выглядит так же жалко, как если бы ее шерсть по-настоящему была мокрая. Тогда бы она вся потеряла свою пушистость и густоту и повисла некрасивыми клоками, являя миру настоящую худобу рыжей, такую несвойственную Речному племени. Тысячи различных мыслей проносились у нее в голове, миллионы чувств молниеносно сменяли друг друга. И только одно неумолимо оставалось на фоне, не двигаясь и маяча над всем остальным. Растерянность, оторопь, непонимание – называйте, как хотите. Впрочем, этому все же есть объяснение, а то бишь непростой характер собеседника. Но ведь моральные принципы… Всего лишь отсутствие социальных навыков. Банальное понимание того, что можно и чего нельзя говорить… Да ладно тебе, ты знала, что этот кот привык высказывать то, что у него на уме. Ведь… Хватит, ты виновата сама. Малина до боли сжала челюсти, невидящим взглядом пристально вперившись в землю перед собой. Ты всегда виновата во всем, и без разницы, огромная ли это катастрофа или небольшой пустяк. Чего можно было ожидать от Камышового? Лишь только правды, какой горькой она бы ни была. И это и была правда, страшная, ужасная, которую всегда страшились столь многие, предпочитая забыться сладкой, успокаивающей ложью. С трудом открыв пасть, Речная захотела что-то сказать, но лишь лихорадочно заглотнула воздух. Лишь со второй попытки у нее все же вышло выдавить что-то из себя.

– Я… Знаю, – пробормотала она, суровея на глазах. От прошлого плачевного вида остались лишь небольшие следы, а теперь же в кошке прослеживалось все больше привычной отстраненности и собранности. Она выплеснула все накопившееся и получила заслуженный ответ, снова уходя в себя. Возможно, зеленоглазая могла бы пойти и завалиться где-нибудь в палатке, а то и вовсе не дойти до лагеря, свернув в абсолютно другую сторону. Свернулась бы клубком и ныла о том, какие все неотзывчивые и злые. Но она отчего-то предпочла оправдать соплеменника, выгородить его от самой себя незнамо зачем. Как бы то ни было, воительница своими собственными ушами услышала от серого то, за сколько лет ненавидела себя, и это почему-то отрезвило ее. Может быть, это была лишь непривычка раскисать до такой степени, да еще и в присутствии чужого. А в этом плане чужими для Малины были все, и без разницы, насколько лучшими друзьями они для нее были. Камышовый, которого она на миг впустила в душу и позволила там осмотреться, снова стал далеким и посторонним, каким и должен был оставаться. Он все равно никогда не понял бы свою собеседницу, да и она, уж конечно, не пожелала бы и врагу пройти через тот ад, в котором она жила и по сей момент. Самка потеряла всю свою семью – и пусть говорят, что она была еще несмышленым котенком – из-за собственного проступка и осталась жить с четким осознанием этого. Друзья не могли заменить ей то, что она потеряла. Наставник был хорош, но никогда не стал бы вторым отцом; собственно говоря, он и не пытался. Жалостливые взгляды, бросаемые отовсюду, но так и не высказанные слова – все это только накаляло обстановку. Приходится максимально пристально, даже параноидально следить за каждым своим шагом, заранее просчитывать каждое движение, лишь бы не навредить еще кому-нибудь. И следующая оброненная фраза была максимально холодной, четкой, уверенной и до удивления непохожей на недавнее бурчание себе под нос. – Во всем виновата я. И я вспоминаю об этом каждый день.

Отредактировано Малина (2013-06-14 22:30:58)

– Что с того, помнишь ты об этом или нет? – вдруг резко отпарировал Камышовый раздраженным голосом. Малина перевела на него взгляд исподлобья и столкнулась с его взглядом – пристальным, пронзительным, глядящим прямо в душу. Но она не растерялась и не моргнула, спокойно принимая игру в гляделки. Но выглядел воитель действительно так, будто рыжая вывела его из себя какими-то неосторожно оброненными словами. Чего стоил один его хвост, недовольно метавшийся по земле. Напряжение в воздухе все нарастало, и еще чуть-чуть, и шерсть Малины бы встала дыбом, наэлектризовавшись. – Как-то я услышал фразу, что барахтанье в дерьме – не самый лучший способ очищения. Ты можешь впадать в уныние, считать свою боль самой сильной, что только существует в лесу. Ты можешь даже вознести себя до роли великого страдальца, кому удалось пережить огромные потери, – повисла пауза. Рыжая только повела бровью, готовясь слушать дальше. Он и правда собирался дать ей какой-то совет – возможно, не самый хорошо изложенный, сухой и грубый, как в его манере, но совет. Речная пока что не знала, что и думать по этому поводу, ведь по сути, уже давно никто не рекомендовал ей делать что-либо. Сказывалось все-таки нежелание обременять других своими тараканами в голове и все такое. И теперь она на пороге того, чтобы услышать абсолютно независимое и честное мнение. Зеленоглазая поймала себя на мысли, что подсознательно избегает этого и не хочет узнать, что скажет Камышовый. Но что бы она там ни думала, уже поздно. – Насколько мне удалось знать, в нашем племени по крайней мере половина потеряла своих родителей, вторая – похоронила их лично. Кто-то теряет родных на собственных глазах, кто-то нет, – в голове всплыла довольно эгоистичная мысль «но не все теряют их по своей собственной вине». Но это, впрочем, было как раз тем, о чем и говорил серый. Но суть одна - теряют все. И это нормальное обстоятельство. – Все равны, и не стоит считать своё положение худшим – лучше благодари жизнь, что у тебя четыре лапы, а не три, два глаза, а не один и ушей ровно столько, сколько нужно. Ушедших не вернуть, оберегать нужно живых, – и после своей эпичной и многозначащей речи кот снова отвернулся, вперившись в реку перед собой. Воительница также медленно отвела взгляд, залипнув на какой-то одной точке у своих лап. Пораскинуть мозгами и действительно было о чем.

Раньше самка и правда никогда не задумывалась об этом с такой стороны. Никогда не глядела на это глазами стороннего наблюдателя, предпочитая целиком и полностью отдаваться своей боли. И действительно, тут играла огромную роль жалость к самой себе, и было весьма странно, что она шла под ручку с самобичеванием. Малине на самом деле всегда казалось, что ее случай горше всех остальных, и именно она не заслуживает этого неожиданного поворота судьбы. Что касается потери близких других котов, она всегда завидовала тем, кому довелось хотя бы быть вместе со своими родителями. Они были с ними до самого конца, где обрывалась жизнь престарелой пары, и провожали их, будучи рядом. Рыжая же даже понятия не имела, где сейчас ее мама с папой, что с ними стало, и вообще не располагала о них абсолютно никакой информацией. Но и остальным было немногим легче переживать потерю своих родителей. Малина хмуро молчала, не зная, что ответить на уличающую истину. В голове было абсолютно пусто, и нарастающий шум в ушах мешал думать. Что еще она могла рассказать собеседнику? То, что она и так оберегает живых, потому что до смерти боится опять стать причиной какой-нибудь беды? После такого мнение любого о кошке непременно упало бы ниже плинтуса.

– А я что делаю? – вполголоса все же произнесла исповедующаяся, задавая провокационный вопрос. И, несмотря на то, что ответ можно было истолковать, как агрессивную отмашку, зеленоглазая вовсе не была зла на воителя. Сложно вообще сказать, что она чувствовала по поводу этой необычной беседы. Разумеется, не было никакой агрессии, но и сугубо положительных чувств Речная тоже не питала. Скорее, особенный разговор почему-то утомил ее – вероятно, последствия некого… Успокоения? В конце концов, она высказалась, а потом получила еще и дополнительную пищу для размышлений. Может быть, хотя бы это отвлечет страдалицу от того, чтобы хлюпать носом в депрессии. Теперь она будет часами думать и рассуждать, раз уж Камышовый, скажем так, открыл ей глаза и показал новую точку зрения. А что уж она точно любила чуть ли не больше всего, так это погружаться в собственные раздумья. Анализировать ситуацию, продумывать различные исходы событий, складывать воедино факты, корректировать линии поведения и тому подобные завораживающие словосочетания. – Может показаться, меня больше ничего не волнует, но это не так, – да уж, если кто-то и мог похвастаться повышенным вниманием к другим, так это Малина. Спросить только одного Каркушу, у которого уже шерсть дыбом стояла от того, что наставница постоянно рядом. Чувствуя огромную ответственность, лежащую на ее плечах, воительница практически весь день ни на шаг не отходила от оруженосца, то давая различные задания, то стараясь дать важные жизненные уроки. И он вряд ли был одним и единственным примером ее немножко ненормального поведения.