Я помню разные вечера. Свет тускнел, вливаясь в наши окна тихим пламенем. Голод - голодание от нехватки чувств разрывал меня изнутри. Ответь мне: неужели это было моё последние убежище от этого мира? Буря заберёт меня из тех земель, буря очистит меня. Когда-нибудь.
Мне всё ещё принадлежит право быть штормом в этом в этом навсегда потерянном месте. Это - проклятье, что было наложено мне на душу очень давно. Эта печать на всём вокруг, почти на каждом аспекте жизни. Наверно паршиво оставаться закованным в эту оболочку до конца жизни. Но это есть защита меня, защита нас от этих ублюдков, что вне нашей бутылки. В этой защите я могу войти в затемнённые рассветом и последующим утром звуки и безликие огни. Руки безвольно опускаются. Всё, что ты имел, уже исчезло. Только ты можешь забрать мою душу. Убегай.
По крайней мере, мы оба постарались. Все сроки уже давно исчерпаны - нам остаётся развеивать прах. Если принимать сложившуюся ситуацию слишком близко к сердцу, то все подумают, что это я во всём виноват. Тогда, оставляя меня за окном, оставляют прекрасные шрамы на моей шкуре. Страх - слабость, которую мы разделяем на двоих. Один с половиной - волк, лишенный всякой окраски. Грустно со стороны наблюдать за всем этим, конечно. Это и не должно было оказаться приятным или простым, но всё равно не по себе видеть убегающие куда-то вдаль силуэты кораблей из знакомой гавани. Так не должно было выйти, но ты губишь нас, и каждое доказательство теряет свою весомость, аргументы нынче не в счёт. Всё это время мы с ним шли по одной и той же дороге. Так не должно было случиться, но мы потеряли себя до конца, разбросав куски по тропе подобно зёрнам - вернёмся по ним, может быть и подберём заодно. Не стоит притворяться, будто вера ещё имеет смысл и силы, что есть вера в веру. Впервые за всю нашу дорогу я чувствую, что совсем тебя не знаю. Как ты видишь этот сгоревший мир? Ты не видишь здесь пепла? Эта холодная, жгучая весна, в которой никому нет друг до друга дела. У тебя ещё остались силы ожидать новый удар жизни? Наверно, через день мы испепелим друг друга, и в нашем шарике со снега останутся только маленькие горстки праха.
Я неспешно поднял остроносую морду к небу - оно казалось серым и каменным. Кто-то залил поднебесье цементом и он, в ожидании спасительной зимы, застыл там до конца сего года. Это красиво, я признаю. Не было ветра, который мог бы помешать цементу застыть.  Завтра, когда он  придёт, ему ничего не останется, кроме как безрезультатно стучаться в каменную безмятежную глыбу. Ничего не изменится, наивный. Живёт вроде как долго, дольше любого из нас, но мударости на понабрался - наивен подобно малому ребёнку. Цемент был близок к земле, совсем близок - словно, если встать на задние лапы, без труда можно достать его кончиком морды. Увы.
Хотелось бы уничтожить всех, кто выходит за рамки приличия, верно? Переубедить всех плохих и мерзких, после чего найти свои доводы под грудой гниющих камней. Ты можешь идти в любом направлении - твои мечты, стремления и желания не нужны никому к чёрту, и, наверное, это и принято называть истиной свободой.
Не проще ли наврать самому себе? Не строить лишних доводов? Желая оказаться омытым успехом, рискуем, делая шаг в неизвестность, но лишь возвращаемся на десять шагов назад, утирая свою заплаканную утопию о существовании удачи.
Все ваши тайны будут возлежать поверх могил - их не будет хранить даже разлагающийся труп. И сейчас вы уничтожаете сами себя, негодники. Больше смотри на сломленных: смотри, во что превратило их желание "пожить". Ты узнаешь, что ты потерян, только когда будешь у всех на виду. Стоит прикрыться ветром. Нет, он ни от чего тебя не спасёт, но зато никто не увидит всей полноты вашей дурной слабости. Ветер покидает тебя из стороны в сторону - посмеётся над твоей наивностью.
Вам известно, что вы живёте в ахинее? Я многое успел изведать - поверьте уж, совсем немало прожил, но то, что распростёрлась в сию минут перед моими глазами выходило за всякие рамки моего понимания. Все те года, что я проводил в усердном обучении, стараясь довести каждое телодвижение до стандартов своего перфекционизма. Он недостижим. Но осознанное самомнение позволяет мне так мыслить, ибо я по-прежнему считаю себя близким к отражению воплощения перфекционизма. Но в чём их логика? Ибо я, истязаемый своим мученическим рвением к достижению общей цели и своих идеалов, осознанно разодрал свою белую шерсть, неся на себе невидимое знамя с их именем. И что же? Завидев кровь, исполосовавшую прогнутую спину, сослали меня к заднему фону, к декорациям, тем более - к декорациям чуждого моего нутру и телу клана.
Я чувствовал каждой клеткой своего организма, что здесь мне уж явно не место. Я противился необходимости повиноваться гласу своего лидера, но даже сейчас подсознательно понимал, что не смогу ослушаться приказа свыше. Тот наказал мне шествовать к одним из ветряных - к ветряному целителю. Общение с иностайными унизительно мне отродясь само по себе, но тут же мне велено двойное унижение - против моей же воли перенять у представителей клана Ветра помощь, от коей я отказался бы и исходя она от сумрачных котов.
Но я знал, что в жизнь не смогу ослушаться лидера.
Подходя ближе и ближе к тому месту, где было велено найти лекаря, я замедлял шаг, чтобы внимательнее рассмотреть обстановку вокруг. Но совсем скоро я понял, что искомого травника здесь временно нет, посему решил дождаться его появления чуть в стороне, устроив своё тело подле одного из деревьев, что приятно наводило на землю сладко-серую тень. Острый повторно осмотрел своё тело - шерсть была совсем немного мокрой от недавнего дождя, а ярко-алая кровь частично уже оказалась на передних лапах и шее, хоть и шла откуда-то из-за спины - кругозор в физическом плане ему этого не позволял.